Фонетический и графический облик слов всегда играл важную роль в воздействии на эмоциональное восприятие читатателя. Однако именно в ХХ веке наблюдается тенденция сближения прозы и лирики, поэтому приемы, раньше считавшиеся исключительно поэтическими, распространились теперь и на прозу. Среди таковых своей необычностью выделяются палиндром и анаграмма, языковые явления, с которыми принято связывать понятие "превращения слов". Как известно, во многих языках существуют слова, читающиеся одинаково с обеих сторон (палиндром) и слова или словосочетания, образованные путем перестановки букв, входящих в состав другого слова (анаграмма). Но взятые на вооружение поэтами и писателями, они перестали быть просто языковым явлением. Далее начинается то, что уже не обходится без участия человека: слова разрываются на несколько, сливаются в одно, перетекают из одного в другое. На первый взгляд такие приемы могут показаться лишь словесными экспериментами, но это, конечно же, не так. Очень часто словесные превращения встречаются в творчестве футуристов, уделявших чрезвычайно много внимания подобным поискам. Но по сути дела возможности этих приемов так и не были оценены по достоинству, ведь даже Маяковский называл палиндром "штукарством от избытка". И все-таки футуризм давно уже исчерпал себя, однако палиндром и анаграмма остались одними из излюбленных приемов многих поэтов ХХ века. Один из тончайших знатоков формы Валерий Брюсов писал: "Ошибочно думать, что ... формы - только игрушка, головоломная забава техническая задача для поэта".
Палиндром и анаграмма, конечно, не являются центральными приемами, к ним обращаются далеко не все авторы, и их можно назвать периферийными. Однако открываемые ими худощественные возможности гораздо более значимы, чем можно себе представить. Выяснение этих возможностей и стало целью нашей работы.
Разумеется, палиндром и анаграмма встречаются в поэзии и фольклоре с древности. Люди всегда чувствовали некую магическую силу в палиндроме, и поэтому в народе появлялись заклинания, основанные на этом принципе. Например, считалось, что при произнесении фразы: "Уведи у вора корову и деву", палиндромичную с поправкой на произношение, обязательно восторжествует справедливость. А выдающийся лингвист Фердинанд де Соссюр считал принцип анаграммы едва ли не основным для ранних поэтических текстов на древних индоевропейских языках. Или, например, в XVIII веке в России к анаграмме и палиндрому обращался Гаврила Державин. Однако наибольшее признание эти приемы получили именно в ХХ веке.
Гигантский толчок к новым соединениям и переразложениям слов дал Велимир Хлебников, который был как бы избран для утверждения палиндрома и анаграммы в литературе. Он как никто чувствовал магическое в этих свойствах языка. С именем Хлебникова в русской поэзии связано распространение близкого к анаграмме явления - паронимической аттракции. Анаграмма же в его поэзии часто возникает внутри палиндромичной строки, как, например, в поэме "Разин". Но для Хлебникова важно, что слово не только в обратном прочтении, но и в своем рассечении дает иной смысл; что в некоторых словах уже содержатся другие слова, которые выделяются при обратном прочтении.
Что же касается палиндрома, то он у Хлебникова - не просто наиболее чисто и многоголосо звучащий языковой инструмент, а еще и инструмент поисковый. Прекрасным примером служит поэма "Разин":
Ворог осок косогоров. Пресен серп Ворона норов, Нет, ворона норов - тень!
Подобные строки требуют внимательного прочтения и комментария. "Ворог"- полноласный старославянский вариант слова "враг", "осок" и "косогоров"- форма множественного числа родительного падежа от "осока" и "косогор", "пресен"- краткая форма прилагательного "пресный". Грамматическая связность не вызывает сомнений. Но мы обнаруживаем, насколько открыт палиндром к разным трактовкам. Он представляет собой своеобразный смысловой лабиринт, в котором каждый читатель выбирает свой путь. С помощью палиндрома Хлебников в поэме добивается сразу двух целей: во-первых, "двойное течение речи" как бы соединяет две эпохи: разинское восстание и современные автору события; а во-вторых, палиндром становится средством художественной экономии: без помощи глаголов и полных прилагательных автор отдельными крупными мазками создает чрезвычайно экспрессивно-насыщенную картину.
Некоторые строки поражают смысловой отточенностью. Например, в главе "Пытка" мы читаем:
В оспе псов Шипишь. Молишь шилом? Не мерь ремень Меня - я нем.
Здесь замкнутость палиндрома кроме всего прочего усугубляет ощущение обреченности, то есть напрямую воздействует на эмоции читателя.
Интересно, что в поэме наряду с палиндромом используется и анаграмма. Разумеется, это не случайно, и каждый такой пример имеет особую значимость:
Мечь о мечь, Кол о кол... Здесь пляс переходит в колокольный звон.
В своем творчестве Хлебников не очень часто прибегал к анаграмме, однако многие его открытия заслуживают самого пристального внимания. Прежде всего следует говорить об анаграмматической рифме. Общеизвестно, что рифма в конце строки - это позиция, в которой слова несут на себе наибольшую фонетическую и семантическую нагрузку. Кроме того, они так или иначе сопоставляются между собой. Анаграмма же не только усиливает эти свойства рифмы, но и всегда добавляет в смысл новый эмоциональный оттенок, приводя к неожиданному созвучию совершенно далекие понятия. Вот, например, что делает анаграмма с рифмой в стихотворении "Пен пан":
У вод я подумал о бесе И о себе...
Слова "я" и "бес" ни в каком другом контексте не могут быть сопоставлены фонетически. А формы, выбранные Хлебниковым дают не только фонетическое созвучие, но и созвучие смысловое: "бесе" и "себе", отражаясь друг в друге, представляют собой неделимое единство.
Другой футурист, Владимир Маяковский, тоже обращался к анаграмматической рифме. В его стихотворении "Чудовищные похороны" мы встречаем такой пример:
... еще откуда-то плачики - это целые полчища улыбочек и улыбок ломали в горе хрупкие пальчики...
Анаграмма в словах "пальчики" и "плачики" создает почти осязаемое ощущение ломкости и хрупкости.
Уже значительно позднее анаграмму в рифме использовал Лев Лосев.
... вниз по маршрутам перелетных птиц, под взглядами лентяев и тупиц.
У Лосева анаграмма в словах "птиц" и "тупиц" вносит в стихотворение тонкую иронию, так свойственную его творчеству. С той же целью автор использует иногда частичную анаграмму:
... а Бурлюк гулял по столице, как утюг, и с брюквой в петлице.
В этом отрывке из стихотворения "ПБГ" иронию усиливает анаграмма: слова "Бурлюк", "утюг" и "брюква" явно перекликаются между собой.
Говоря об анаграмме в рифме, нужно еще вспомнить и о таком интересном явлении, как внутренняя рифма. У того же Льва Лосева в стихотворении "Москвичи" мы находим такой пример:
... там, в аввакумовых просторах морозный вакуум и тьма...
Такое необычное объединение слов дает потрясающий результат. Слово "аввакум" неизменно ассоциируется у нас с древностью и даже с летописными текстами. А слово "вакуум", вошедшее в повседневный обиход только в ХХ веке, является физическим термином. Паронимическая аттракция объединяет лексическое значение слов в единое целое. Таким необычным способом автор добивается расширения временных и пространственных границ текста.
И если анаграмма в концевой рифме - достаточно редкое явление, то внутренняя рифма очень часто построена на анаграмме, которая иногда преобразует строку в неделимую звуковую цепь. Вот пример из стихотворения Давида Бурлюка "Приказ":
Ясным радостям сродни...
Если мысленно разделить эту строку на две части примерно посередине, то выяснится, что почти каждая буква из первой части повторяется во второй. Другие авторы эффекта строки-цепи добивались другими способами: это могла быть паронимическая аттракция, как у Хлебникова:
Леса лысы. Леса обезлосили. Леса обезлисили; или же фонетичаский повтор с анаграммой, как у Лосева: Конечно, чечмеки, мечети...
В любом случае, подобные примеры в своей "неразрывности" не уступают палиндрому.
Другое открытие Хлебникова связано с совмещением палиндрома и анаграммы. Мы уже говорили о том, что поэма "Разин" не целиком построена на палиндроме. Но кроме того у Хлебникова палиндром и анаграмма в одной строке могут сосуществовать параллельно:
Сокол около кос!
Внутри этой строки появляется слово "колокол". Вообще колокол можно назвать лейтмотивом всей поэмы. Кроме сцены пляса, в которой ясно слышится звон колокола, в поэме встречаются такие строки:
Колом о молоко,... А колокол около ока... Мало колоколам...
На протяжении всей поэмы читатель слышит колокольный звон, возникающий ниоткуда.
Позднее совмещение палиндрома и анаграммы использовал и Лев Лосев. В его стихотворении "В гроссбух" мы находим такой пример:
А Муза Разума? Она сама в себе отражена - и не дает, зараза, в долг.
Здесь Лосев обыгрывает палиндром "А Муза Разума", сравнивая его замкнутость и самоотраженность с душевным состоянием человека. А следующее дальше слово "зараза" перекликается и с "Музой", и с "Разумом".
Однако если отойти от словесных превращений в руках поэтов и вернуться к природе анаграммы, то и здесь выясняется одна необычная закономерность: слова-анаграммы часто бывают контрастными или даже противоположными по значению. Открытие в этой области мы тоже можем приписать Хлебникову. Вот, как он сам объясняет значения некоторых анаграмм:
Сон - где в тело приходит ничто. Нос - где в ничто приходит тело.
Слова "нос" и "сон" ни в какаом другом контексте не могли бы выступить в качестве антонимов; но именно поэтический контекст, по-новому трактуя значения слов, делает их антонимичность вполне очевидной. Слова освобождаются от устоявшегося общепринятого значения и переживают "второе рождение". Не случайно, что название повести Н. В. Гоголя "Нос" первоначально было "Сон". Природная анаграмматичность этих слов как нельзя лучше отражает перевернутый мир повести.
Но если "сон" и "нос" становятся антонимами только в поэтическом контексте, то противоположность значений некоторых других анаграмм вполне ощутима и вне его, как, например, в словах "город" и "дорога". Дорога - это путь, линия; город - это конец пути, место назначения, точка. На противоположность значений еще одной пары анаграмм, слов "ворон" и "норов", указывается в строке из поэмы "Разин":
Нет, ворона норов - тень!.. То есть "ворон" и "норов" - понятия несопоставимые.
Естественно, палиндромичные словосочетания, получаемые из таких слов, очень широко используются авторами-палиндромистами, так как это позволяет палиндрому содержать внутри себя еще и оксюморон. Очень часто у палиндромистов встречаются такие словосочетания как "город дорог", "ворона норов", "топора ропот" и т. п.
Кстати, анаграмматичность слов "ропот" и "топор" обыгрывается и Владимиром Набоковым в романе "Приглашение на казнь":
"- Возьми-ка слово "ропот", - говорил Цинциннату его шурин, остряк, - и прочти обратно. А? Смешно получается? Да, брат, - втяпался ты в историю."
Незаметное слово, переворачиваясь, открывает человеку его судьбу.
Но это не единственный пример словесных превращений в "Приглашении на казнь", и более того, - главный конфликт романа раскрывается автором с помощью палиндрома.
"Не тут! Тупое "тут", подпертое и запертое четою "твердо", темная тюрьма, в которую заключен неуемно воюющий ужас, держит меня и теснит."
"Тут" - это герметичный мир, ненавистный герою, не имеющий выходов, предсказуемый и жестко ограниченный. И как противоположность "тут" - устремленное в бесконечность "там" - мир Цинцинната, свобода, не упорядоченная жесткостью палиндрома.
"Там - неподражаемой разумностью светится человеческий взгляд; там на воле гуляют умученные тут чудаки..."
Набоков с помощью словесных превращений сталкивает целые художественные миры. Перед нами ничто иное как пример сближения прозы и лирики засчет использования автором поэтических приемов.
Итак, как мы видим, палиндром и анаграмма вовсе не являются "штукарством" или просто интересной технической задачей, а открывают чрезвычайно широкие художественные возможности: эти приемы способны усилить экспрессивность текста; придать словесному образу статус лексической доминанты; они помогают авторам дать точные и емкие характеристики своим героям и даже расширить пространственно-временные границы текста, открывая нам, читателям, бесконечный мир иррационального.
© ярославский областной Центр Дистанционного Обучения школьников, 1999