Четвертая Российская научная конференция школьников “Открытие”

Секция - литература

БЫТОВОЙ СЕНТИМЕНТАЛИЗМ КАК ОБЪЕКТ ПАРОДИИ В КОМЕДИИ А.С. ГРИБОЕДОВА “СТУДЕНТ”

Работу выполнила:
Синицына Анна
ученица 10 “б” класса
гимназии N 2 г.Ярославля

научный руководитель
к.ф.н., старший преподаватель кафедры русской литературы ЯГПУ
Степанова М.Г.

Ярославль 2001

Рубеж XVIII – XIX веков – переломная эпоха в истории литературы. Продолжают создаваться классицистические произведения (прежде всего трагедии), сентиментальные, появляются первые романтические баллады. В этой сложной литературной ситуации невозможно было выделить ведущего, господствующего литературного направления. Не имея четкого позитивного ориентира для своего творчества, писатели либо продолжали создавать уже устаревшие, надоевшие всем однотипные произведения с “высоким сюжетом”, либо строили свои произведения на основе пародирования предшествующей литературной традиции.

Объектом для пародирования могли стать как высокие классические жанры, например, трагедии (в шуто-трагедии И.А. Крылова “Трумф” или А.С. Грибоедова “Дмитрий Дрянской” (пародия на трагедию Озерова “Дмитрий Донской”)), так и низкие, например, комедии. При этом пародирование текстов чаще всего имело вполне определенный объект в виде конкретного текста или различных произведений одного и того же автора. Как нам кажется, это было, прежде всего, связано с тем, что позиции ни одного из литературных направлений в ту эпоху нельзя назвать твердыми, границы всех литературных явлений были весьма размыты. В этом случае объектом пародирования становились отдельные произведения или писатели, неугодные сочинителю.

В этой сложной литературной ситуации и начинается творческий путь А.С. Грибоедова. И не случайно первыми его произведениями становятся пародийные по своей основе драматургические произведения. Сообща с Катениным он пишет в 1817 году большую сатирическую комедию в прозе “Студент”. Она представляет собой как бы комментарий к литературным событиям того времени. Грибоедов и Катенин осмеивают литератора, не способного ни к серьезным мыслям, ни к написанию серьезных книг. Именно таков Евлампий Беневольский, главный герой пьесы.

В письме к Кюхельбекеру Грибоедов однажды обмолвился: “… у меня дарование вроде мельничного колеса; и коли дать ему волю, так оно вздор замелет”. Такое впечатление, что в этих словах драматурга сказывается недоверие к собственному таланту, к его природе. В литературоведении уже устоялась традиция рассмотрения всех ранних произведений А.С. Грибоедова как “подготовительных” к его “единственному” серьезному произведению – комедии “Горе от ума”. Ценность всех ранних произведений, с точки зрения исследователей, заключается в том, насколько они близки к последней комедии драматурга. А.Л. Гришунин отмечает только, что комедия “Студент” высмеивала “сентименталистов и идеалистов “карамзинского”, жеманно-слезливого склада и обладало саркастической силой, в которой чувствовалась уже рука автора будущей великой комедии” (Гришунин 1985, 6) или что комедия “Студент” “примечательна теми элементами, которые предвещают будущую великую комедию…” (Гришунин 1985, 414). Л.А. Степанов в авторитетном академическом издании “История русской драматургии” в главе, посвященной творчеству А.С. Грибоедова большинство комедий анализирует следующим образом: “В Звездове, Полюбине, Саблине угадываются отдельные черты, которые получат развитие, трансформируются в “Горе от ума”: они “дозревают” до Фамусова, Молчалина, Скалозуба. Процесс глубинного постижения действительности приведет Грибдоедова от метких бытовых иронических характеристик в “Студенте” к созданию социальных типов в “Горе от ума” (Степанов 1982, 300).

Как нам представляется, комедия “Студент” может рассматриваться как совершенно законченное и вполне определенное по своей задаче произведение. В нем осмеиваются не просто отдельные произведения Н.М. Карамзина, К.Н. Батюшкова или В.А. Жуковского, но многочисленные эпигонские произведения, в которых происходило шаблонизирование отдельных приемов и образов. Кроме того, и это, наверное, основное, осмеивается “бытовой сентиментализм”, необыкновенно популярный в обществе того времени.

Зарождение сентиментализма традиционно связывают с именем Н.М. Карамзина, на самом же деле это направление вошло в русскую литературу еще до него. Уже такой жанр, как слезная драма, сформировавшийся в 1770-е годы, свидетельствует о том раскрепощении личности, которое не свойственно литературе классицизма. Об этом же свидетельствуют и появившиеся приблизительно в то же время английские” романы Ф. Эмина. Однако еще более популярными в обществе этого времени становятся бытовые нормы сентиментализма. Появляются многочисленные литературные салоны, в которые молодые люди приходят для того, чтобы поговорить о чувствительной дружбе с женщиной, где они знакомятся с литературными опытами таких же, как и они сами, писателей самоучек. Самым заметным салоном подобного типа был салон Херасковых. Возникает и влечение среди молодого поколения к “чувствительной” истории своего рода, для чего извлекаются из семейных архивов письма, якобы “подлинные”, бабушек и дедушек, их дневники. И все эти “бесценные” творения появляются на страницах журналов того времени, читаются в литературных салонах и т.д. Вспомним, что свой первый сентиментальный роман Российская Памела, или история Марии, добродетельной поселянки” Павел Львов написал в 19 лет. Ничего уже не говорит в 20 веке и имя Клушина, написавшего одну из многочисленных сентиментальных повестей. Все эти явления культурной жизни не имеют прямого отношения к творчеству Н.М. Карамзина, который довел до совершенства жанр чувствительной повести, но никогда в жизни не был “сетиментальным баричем”, не случайно же его мадам де Сталь назвала “сухой француз”, имея в виду прежде всего его манеру поведения.

По всей видимости, и при анализе комедии А.С. Грибоедова стоит различать сентиментализм как литературное направление и бытовую манеру поведения. Исследователи уже отмечали, что вопреки “обыкновению того времени” комедия “Студент” написана не стихами, а прозой. Это, с точки зрения А.Л. Гришунина, “связано с полемическим заданием: упростить литературу и сблизить ее с действительностью” (Гришунин 1985, 7). На наш взгляд, речь может идти не об упрощении литературы, а о несколько ином, хотя и смежном явлении.

Уже в самом начале Евлампий Беневольский, главный герой комедии, представлен читателям как чувствительный молодой человек, который еще недавно “возрастал… в Минервином храме, в университете”(190). Едва приехав в Петербург к Звездову из Казани, он требует у слуги свой дневник для того, чтобы “записать первые чувства при въезде в столицу” (191). Его запись начинается словами “Мирюсь с тобой, Провидение! Я в желанной пристани…” Перифрастический стиль Беневольского сближает его не с Карамзиным, а именно его творчества, такими, как А.Ф. Обрезков с его сочинением “Утехи меланхолии”. Симптоматичен и тот факт, что юный литератор приезжает именно из Казани, поволжского города. Такие ведущие сентименталисты, как Карамзин или Дмитриев, были родом из другого поволжского города – Симбирска – и необычайно гордились этим. С многочисленными подобными примерами мы столкнемся и в дальнейшем. Беневольский и повторяет признанных им авторитетов, и искажает их. Так, “Бедная Лиза” в его речи превращается в “Бедную Молочницу”. Герои романа Ж.-Ж. Руссо “Юлия, или Новая Элоиза” Юлия (подражавшая Элоизе) и Вольмар превращаются в Эльмиру и Вольниса. Названных Евлампием литературных произведений и героев просто не существует, хотя, конечно, параллели с другими реальными произведениями очевидны.

Но ведь в центре комедии оказывается не литературное творчество Беневольского, не литературная полемика, как это было у Шаховского в “Липецких водах”, а совершенно комедийный бытовой сюжет. Студент приезжает в Петербург, чтобы увидеться с той, которая ему бала обещана. Но при встрече путает ее с женой благодетеля и признается в любви барыне. Звездова же притворяется, что якобы согласна выйти за него замуж, в то время как Беневольский принимает свою настоящую невесту за служанку. Когда Беневольскому говорят о его ошибке, он невозмутимо отвечает, что притворился обманутым. Каждый герой в этой в этой комедии играет свою роль, притворяется, что приводит к тому, что в комедии перед нами разыгрывается еще одна комедия. Когда Беневольский узнает от Ивана о своей “ошибке”, он восклицает: “… я читал же… как забыть? Как не вспомнить? Это одно и тоже положение; они хотели испытать меня… а я не угадал. Но – не дам им торжествовать, оборочу им же в обиду, скажу им, что я знал все, и нарочно притворялся, чтоб помучить хитрую. Эту развязку я читал, очень помню” (205). Он сам подчеркивает вторичность своего поведения, то, что он копирует в жизни те или иные прочитанные им завязки и развязки. Сложная интрига полностью приковывает к себе внимание читателя и зрителя, а литературные “опусы” Евлампия лишь усиливают комический эффект, и именно благодаря тому, что цитата каждый раз оказывается искаженной. Фраза “… законы вас осуждают, но какой закон святее любви?” (214), сказанная Звездовой вроде бы демонстрирует обычное желание героя говорить красиво, торжественно, напыщенно. Но вспомним о том, что это слова из песни героя повести Карамзина “Остров Борнгольм”, совершившего инцест со своей сестрой (“Законы осуждают предмет моей любви”), и абсурдность ситуации станет очевидна. Понятно, почему и сама Звездова недоуменно говорит: “Если б это я слышала то другого… но на вас я должна и не могу сердиться” (214).

Немаловажным оказывается и то, что все речи героя как бы погружены в бытовую атмосферу. Беневольский только что записывал свои первые чувства от приезда в столицу, мечтает о том, что будет писать послания к женщинам, которыми был увлечен в Казани, а они будут отвечать ему, будут хвалить его и это будет “бесподобно”, и вот он уже вспоминает: “Звездов ездит во дворец, - он будет моим Меценатом, мне дают пенсию, как всем подобным мне талантам, я наживусь, разбогатею. Федька, Федька! Поди сюда, обойми меня” (192). Герой совершенно явно умеет говорить и обычным языком, причем он не чужд оказывается и самым естественным меркантильным интересам.

Подводя итоги, мы можем сказать, что Беневольский изображен А.С. Грибоедовым не сколько литератором, писателем, сколько молодым и заносчивым плутом, копирующем манеру говорения и поведения литературных героев. По всей видимости, объектом пародии в этой комедии является не сами литературные произведения Н.М. Карамзина, К.Н. Батюшкова, В.А. Жуковского или В.Л. Пушкина, а именно “вторичное”, надуманное, манерное поведение героя, который даже не может без искажения воспроизвести ни одной цитаты из столь любимых им произведений. Косвенно в справедливости этого вывода нас убеждает и то, что, как показали исследования О.А. Проскурина, даже адмирал Шишков, желая осмеять манеру говорения и письма Карамзина и его последователей в знаменитом “Рассуждении о старом и новом слоге российского языка”, примеры заимствует не из их произведений, а из одного из текстов литератора, подобного герою Грибоедова, некого А.Ф. Обрезкова, тем самым подменяя одно литературное явление другим.

 

 

 

 

СПИСОК ЛИТЕРАТУРЫ

    1. Грибоедов А.С. Сочинения. М., 1985 (в тексте все ссылки на это издание приводятся после цитаты в скобках).
    2. А.С. Грибоедов. Творчество. Биография. Традиции. Л., 1977
    3. Гришунин А.Л. Грибоедов А.С. и его наследие // Грибоедов А.С. Сочинения. М., 1985. С. 5 – 18.
    4. Иванов М.В. Поэтика русской сентиментальной прозы // Русская литература. 1975. N 1. С. 115 – 121.
    5. Кочеткова Н.Д. Литература русского сентиментализма. Л., 1994.
    6. Лебедева О.Б. А.С. Грибоедов и Д.И. Фонвизин: к проблеме типологии действия и сюжетосложения русской высокой комедии // Русская литература. 1996. N 1. С. 129 – 137.
    7. Медведева И.Н. Творчество Грибоедова // Грибоедов А.С. Сочинения в стихах. Л., 1967.
    8. Павлович С.Э. Пути развития русской сентименталистской прозы XVIII века. Саратов: Изд-во Саратовского университета, 1974.
    9. Проскурин О.А. У истоков мифа о “новом слоге” (кого и зачем цитировал адмирал Шишков в “Рассуждении о старом и новом слоге российского языка”) // Лотмановский сборник: В 2-х т. Т. 2. М., 1997. С. 153 – 172.
    10. Степанов Л.А. Драматургия А.С. Грибоедова // История русской драматургии. XVII – первая половина XIX века. Л., 1982. С. 296 – 326.
    11. Борисов Ю.Н. “Горе от ума” и русская стихотворная комедия (у истоков жанра). Саратов, 1978.
    12. Зорин А.Л. “Горе от ума” и русская комедиография 10 – 20-х годов XIX века.
Выход